Наследие лесовика
Собирал я тогда материалы для книжки о родном Тавдинском крае. Не одно интересное знакомство состоялось у меня со старожилами и знатоками старины. Однажды товарищ мой Лёша Коробейников, живший на соседней улице, знавший о моих разысканьях, сказал при встрече, что не мешало бы мне поговорить и с его бабушкой. Так я познакомился с Фёклой Матвеевной Грубцовой, которой шёл к тому времени десятый десяток лет. Плохо видящая и слышащая, но сохранявшая замечательную память старушка много мне рассказала о былом поселений бывшей Кошукской волости. Родилась она и прожила большую часть жизни в Саитково, некогда большой старинной деревне на высоком правом берегу Тавды. Теперь от неё осталось полтора-два десятка догнивающих бревенчатых изб...
Фёкла Матвеевна хорошо помнила, например, как забирали мужиков на войну — ещё первую германскую! Называла их по фамилиям: кто вернулся калекой, кто погиб, кто из плена самым последним объявился. От неё я узнал предание о том, как возникла деревня Саитково: жили, мол, в старину на речке Карабашке, левом притоке полноводной Тавды, три брата-вогула — Конгул, Карабас и Аксён. Место то и сейчас зовется «Жильё». Так вот младший Аксён-то и построил первую избу, от которой пошла её деревня Саитково.
От Фёклы Матвеевны услышал я и ещё об одной, почти легендарной личности: в годы, когда она была совсем маленькой девчонкой, жил в деревне Билькиной (тогда её называли Билтиной) старик-вогул. Фамилия его была, кажется, Евсейков. А, может, и не такая фамилия была, но появился старик, когда распалось на другой стороне реки древнее вогульское поселение — юрты Евсейковы. Оттуда, сказывали, и перебрался в Билькину к своим дальним родственникам этот старый бобыль. Рассказчица о фамилии только это и могла вспомнить, да по фамилии старика никто и не называл: известен он был по всей округе как дед Евсей.
Ютился он на задворках, в отжившей свой век избёнке, из которой хозяева-родичи перешли в более просторный новый пятистенок. Был Евсей невысок, сед, малообщителен. Тихий благообразный старик обузой, по-видимому, родне не стал, хотя и отличался странностями в поведении и занятиях. Лес был его единственной страстью, а «лесование» — образом жизни. Оттого ещё и прозвище у деда было — Лесовик.
Пожалуй, только крещенские морозы могли удержать Евсея в деревне. Дни напролёт в лесу: кое-какого зверя промышляет, травничает, сухарник на дровишки заготовляет, кедровую шишку бьёт, ягоду берёт, елани — лесные поляны покашивает — больше не для себя, а с благодарностью в помощь хозяйству родственников, приютивших его на старости лет. Всем этим и однодеревенцы занимались, когда полевые да дворовые работы отпускали, но, конечно, лучше деда Евсея никто ни зайца или лису петлями добыть не мог, ни лечебные травы не ведал, ни ягодные да грибные места не знавал.
И другим отличался Лесовик — не замечали его среди ревностных прихожан местного храма во имя Рождества Христова, что рядом, в селе Кошуки стоял. Нательный крестик, правда, он носил. То ли «болванская» вера предков в крови его жила, то ли влияла вся прошлая жизнь — в юрте среди сородичей, и в те годы ещё довольно равнодушных к православию... Лес был ему храмом.
Пойдут, бывало, бабы по грибы, наткнутся на хорошее местечко, начнут резать белые, как лебединое крыло, грузди, а посреди чистой поляны, глядь, стоят две берёзки, да с чудно так завитыми ветками меж собой. Подивятся, да скажут:
– Евсей-от пометил тут, берите, мол, бабоньки на здоровье!
Или мужики по дрова поедут и наткнутся в бору на две молодые сосёнки, рядом вставшие из мха, перевитые друг с дружкой гибкими ещё стволами. Посмотрят, посмеются меж собой:
– Никак Лесовик мудрил. И к чему это ему всё?
Но сосёнки бережно обходили, чтоб при рубке не поломать. Не из боязни-суеверия там, а... сами не понимали, почему. Не трогали Евсейковы метки, да и всё. Принесёт мальчишка в избу найденную в роще на берёзе ветку, искусно завязанную в узелок, а родителя углядят и отругают:
– Почё трогаешь Евсейковы завитушки-амулеты?! Больше не смей!
И слушался всякий дитё.
Замечали, что особенно любил Лесовик большие вековые деревья, не раз натыкались на него, когда он сидел под ними в одиночестве, строгая что-то из сухой веточки, или просто в какой-то ему одному ведомой задумчивости. Надо сказать, в наших краях издавна был обычай такой — ходить к заветному дереву, сосне или берёзе, и повязывать его ствол и ветки то ленточкой, то платочком, то какой другой цветной тряпицей, или у подножия ствола монетки бросать. Оставляли тут люди свои незамысловатые то ли памятки, то ли амулеты, то ли обереги: и когда в армию провожали, и празднуя весёлую свадьбу, и заветное желание загадывая, и здоровья прося, и по другим, скрытым от чужого взгляда и сердца причинам... До наших дней этот обычай-то жив.
Вот и Лесовик любил старые могучие деревья.
Соберутся, бывало, ребятишки по чернику, а родители их напутствуют:
– Э-ко по дороге на Васькову пойдёте, так мимо большой сосны-то проходя — не пужайтесь, под ней дед Евсей, поди, посиживает. Поздоровайтесь, да с миром дальше идите.
Все знали, что Лесовик добрый, зла от него не видали. Вся деревня при хворобе к нему шла, всем помогал — и травкой для лечебного отвара, и советом. Знахарь был. И сам по себе крепкий был дед. Перед самой германской войной, той, царской, вдруг пропал: ушёл в лес и всё. Думали, объявится, дело обычное, но дед Евсей так и не вернулся в деревню. С месяц разговоров было, жалели его, а тут мужиков одного за другим стали на фронт мобилизовывать, новое большое горе затмило все прежние горести деревни. Но Лесовика долго помнили, всё ж на особинку жилбыл человек...
В августе 1995 года в Тавде состоялся замечательный областной фестиваль поэзии и песни «Тавдинская ветка» с участием столичных знаменитостей — барда Сергея Никитина, поэтов Риммы Казаковой и Дмитрия Сухарева. Как одному из организаторов навсегда запомнившегося праздника, мне довелось знакомить именитых гостей с достопримечательностями нашего края, а по окончании — провожать их в Тюмень, откуда они улетали в Москву. Стоит отметить, что таёжная красота нашей земли, реки Тавды, душевное богатство радушных тавдинцев покорили их сердца!
Так вот, по дороге в Тюмень я решил сделать краткую остановку ещё в одном своём любимом месте. Минуя деревню Билькино, шоссе, полого поднимаясь в гору, на протяжении нескольких километров разрезает живописный сосновый бор. Слева от полотна дороги, буквально на кромке леса находится удивительное создание природы: высокая стройная сосна возрастом не менее полутора веков обвита вокруг другой сосной — ровно на один полный оборот!
Мы остановились, гости высыпали из «Волги», восхищаясь, трогали теплые шершавые стволы, обходили их вокруг. Римма Фёдоровна восклицала:
– Просто чудо! Словно пара влюблённых!
– Именно так я их для себя и назвал, когда впервые увидел: «Влюблённые»! — говорил я, радуясь, что образ, одинаковый с моим, возник и в сознании «живого классика» русского стиха при виде этого созданного природой творения.
Но только ли природа, несомненная мать несметного количества чудес света, породила и эту замечательную сосновую пару? А не выросшая ли это одна из «завитушек» легендарного деда Евсея, не наследие ли это Лесовика?!
Когда, проводив дорогих людей в аэропорт, мы ехали обратной дорогой, водитель вдруг сказал:
– Двадцать лет по этой дороге езжу, а не знал, не видел, что рядом такая красота таится...
Наверное, настоящая красота всегда и таится, не каждому с первого взгляда открывается, а ленивому да ущербному душой и вообще может не отвориться. Как не отворилась она горе-бульдозеристу, года три назад работавшему здесь на расчистке дорожной обочины и безо всякой надобности наехавшему стальным ножом на «Влюблённых»! С тех пор на обоих стволах глубокие раны...
Лесовику красота была ведома.
Ермолаев В.Н. Тавдинские легенды — Екатеринбург: Банк культурной информации, 2022. — 144 с.: илл. — (сер. «Каменный пояс: взгляд сквозь тысячелетия»).
ISBN 978-5-6046771-2-4
© В.Н.Ермолаев, 2022.
© Банк культурной информации, оформление, серия, 2022.